Архитектор Олег Шапиро в качестве одного из руководителей бюро Wowhaus спроектировал некоторые из главных общественных пространств — Парк Горького в Москве и набережную вдоль Тульского Кремля. Архитектурный критик Мария Элькина специально для «Собака.ru» поговорила с Олегом, какие проекты он придумал для Охты и Таврического сада, как превратить город на Неве в экополис и сделать темные зимние дни в Петербурге таким же брендом, как белые ночи.

– Ваше бюро Wowhaus разработало для Петербурга новый проект — Пейзажный парк на реке Охте на самой окраине города, в районе совсем новых и строящихся жилых комплексов. Скажем прямо, уникальное предложение для нашего города — и мы все надеемся его когда-нибудь увидеть. Как вы нашли подход к такому месту?

– Ситуация, с которой мы столкнулись с Пейзажным парком, типична для современного города. Вот есть жилые дома, только построенные. А рядом — особо охраняемая природная территория или просто кусок леса. Некоторые девелоперы относятся к этому плохо. Другие, наоборот, видят здесь возможность создать общественное пространство, место для прогулок, которое сделает сами квартиры более привлекательными и дорогими. В Петербурге необходимость сделать парк для жителей нового довольно большого района увидела городская администрация. Место, о котором идет речь, находится за КАДом, здесь уже построили несколько жилых комплексов и продолжают строить. Сегодня жителей — 30 тысяч человек, а в будущем — не меньше 100 тысяч. Напротив новостроек на участке вдоль реки Охты сохранился единственный кусочек леса, который не так давно еще занимал здесь большие территории. Вот его и решили превратить в Пейзажный парк.

Проект парка, между прочим, здесь нужен хотя бы просто для сохранения зеленого массива, чтобы люди его не затоптали и он не выродился, не превратился в свалку и так далее. Важно, чтобы горожане с этим лесом тактично взаимодействовали.

– В ситуации с Пейзажным парком, кажется, есть некое противоречие. С одной стороны, в этих свежепостроенных кварталах не хватает элементарных городских удобств, общественных пространств. И в таком контексте можно предположить, что здесь была бы уместна районная версия московского Парка Горького, насыщенного всевозможными развлечениями. С другой стороны, лесные массивы хочется сохранять цельными, это ценные зеленые оазисы внутри города. Как вы разрешили эту дилемму?

– У всего есть свои плюсы и минусы. Огромное достоинство реконструкции Парка Горького, для которой мы довольно много сделали — в том, что это был первый в постсоветской истории России такой парк, где много всего происходит. И все же это не парк в классическом понимании слова, это именно парк культуры и отдыха. Пейзажный парк на Охте мы представляем более традиционным, как такую лесную среду в городе, где люди не спеша гуляют — даже не как Летний сад, а как Гайдпарк или Риджентс-парк в Лондоне. Я называю эти примеры, потому что они очень старые и очень известные.

В петербургском Пейзажном парке нужно в первую очередь сделать в лесу удобные дорожки, чтобы были, например, подходы к воде. Мы предлагаем, кроме этого, сделать какие-то места, где люди могут встречаться и собираться — беседки, кафе, площадь, на которой можно устраивать небольшие соседские праздники, ставить елку на Новый год. На этой довольно лесистой территории уже существует просека, где деревья были вырублены некоторое время назад, и вот на ней мы сможем разместить активные функции, для которых нужно свободное пространство. Все остальное мы превратим в лесопарк, где можно бродить, укрыться под навесом от дождя, дойти до речки Охты — немножко такой буколический образ мы себе представляли.

– Вы увлечены разработкой мастер-планов городов и туристическими стратегиями. А раз так, давайте поговорим о развитии Петербурга. В нашем городе популярны белые ночи, но cделать аттракцион из зимнего сезона не удается. Какие идеи?

– Вот в этой обстановке, когда рано темнеет, когда сыплет снег и холодно, — в ней и правда есть свое обаяние. И мне кажется, мы все знаем в Петербурге место, где хорошо видно, как город может быть привлекательным зимой — это Новая Голландия. Во-первых, там есть соответствующие сезону развлечения — каток, скажем. Во-вторых, есть что-то для комфорта, грелки на улице. В-третьих, в Новой Голландии — сложная среда: можно съесть бутерброд, выпить рюмку, зайти в ресторан, магазинчик, на выставку или поработать в коворкинге.

В старой части Петербурга такая насыщенность, позволяющая городу жить зимой, или уже есть, или ее легко создать благодаря устройству улиц и домов вдоль них. И самыми обедненными оказываются новые районы: в них неуютные пространства и для многообразия нет места, жилье начинается снизу от земли, расстояния большие. Но и это стратегически решаемо! Советские район ы можно уплотнять, как это делают в Лейпциге, например. Новые районы можно делать более разнообразными за счет малоэтажных и даже временных пристроек. Наконец, мне кажется, что в создании уютного зимнего города большую роль играют сами жители. Начиная от того, что петербуржцы могут поставить свечи на подоконники, и заканчивая сообществами, которые создают очаги жизни. У нас многие сообщества про борьбу, а хотелось бы, чтобы параллельно было больше комьюнити, которые думают про жизнь: про жизнь двора, жизнь улицы, какие-то общие пространства и совместные занятия.

– Пока у бюро Wowhaus нет реализованных проектов в Петербурге, хотя вы много проектировали и выиграли несколько конкурсов, в том числе на развитие бывшей промышленной территории в Горской. Потом вы делали проект оранжерей в Таврическом саду. Что стало с этими проектами?

– Нам как-то не особенно везет, наверное. В других городах редко бывает, конечно, чтобы был какой-то большой проект, его как-то обсуждали, а потом он просто испарялся куда-то. Может, дело в климате? Вероятно, управление построено таким образом, что есть несколько центров принятия решений. Один центр принятия решений объявляет конкурс, а другой, более важный сиюминутно, его отменяет. Проект оранжерей в Таврическом саду мы сделали, что называется, на интересе. Показали его губернатору, и у нас создалось впечатление, что ему лично он понравился, но потом все как-то затерялось в кущах. В Горской мы работали над проектом развития территории, которая освободилась от сооружений, используемых во время строительства дамбы. Это совсем рядом с КАДом и на берегу Финского залива. Мы придумали, как сделать там район, где были бы и легкие производства, и прогулочные зоны, и апарт-отели, и музей, и пространства для работы IT-компаний, и при этом сохранялся бы неагрессивный масштаб застройки. Словом, мы выиграли конкурс, но после Смольный разорвал контракт с девелопером — для нас это было неожиданно.

– В чем была ваша идея относительно оранжерей Таврического сада?

– Оранжереи же находятся не в самом Таврическом, а на отгороженной от него территории. Это были промышленные теплицы, но сегодня здесь скорее было бы здорово сделать что-то для горожан. Мы предлагали восстановить прозрачные конструкции, внутри которых было бы очень много зелени. Каменные сооружения по периметру мы предлагали приспособить под коммерческие заведения вроде кафе и ресторанов и пространства, которые способствовали бы формированию сообществ: детские кружки, коворкинги, может быть, шахматный клуб. Нам казалось, восстановленные оранжереи стали бы такими яркими фонарями счастья, которые создавали бы атмосферу праздника и уюта, особенно в холодное время года, о котором мы с вами только что говорили.

– Сейчас много говорят об устойчивом развитии, об экологии городов. Чем проектирование парков сегодня отличается от проектирования 50 лет назад?

– Надо сказать, 50 лет назад парки практически не разбивали в СССР, так что я бы говорил скорее про 70 лет назад. В будущем Пейзажном парке на Охте рядом с речкой есть заболоченные места. 70 лет назад их бы непременно осушили. Сегодня мы осознаем, что это ценное сообщество птиц, насекомых, растений, там даже краснокнижная флора. И мы предлагаем оставить место заболоченным и сделать туда затрудненный вход. Люди могут только аккуратно зайти и посмотреть на пташек и букашек, в небольшом павильоне будет организовано образовательное пространство, где смогут собираться любители и ценители природы, а дети просто что-то про нее будут узнавать новое. Экологическое сознание ведь проснулось не только у нас, архитекторов, но и у многих горожан, они часто образуют сообщества, думают о сохранении природы.

– В Петербурге реализовывали много разных глобальных урбанистических проектов: имперский город, компактный город при Екатерине II, буржуазный фабричный город, научно-промышленный мегаполис. Но никогда не было проекта экополиса Петербург. Как бы он мог выглядеть? И с чего стоило бы начать?

– В Чернобыле случилась авария, люди оттуда ушли, все заросло зеленью — и, говорят, стало довольно красиво. Вот в Петербурге, как и в других очень больших городах, такая же вещь произошла с промышленностью: большинство заводских площадок внутри мегаполиса освободились. Стало выбрасываться меньше вредных веществ, появилось ничем не занятое пространство. Кроме того, Петербург пронизан водной инфраструктурой очень глубоко.

Вода — большая природная составляющая города. Вот эти два фактора дают возможность сделать современный Петербург уникально интересным. Бывшие индустриальные зоны могли бы хотя бы частично превратиться в большие парки, урбанистические заросли. Вдоль многочисленных рек и каналов можно разбить бульвары и набережные, чтобы появилась почти непрерывная прогулочная сеть. Мы в нашем бюро Wowhaus придумали специальное название для такого подхода «быстрый — медленный город». Быстрый город, где мы прыгаем в метро или мчимся на машине, эффективно работаем и живем в мегаполисе. И медленный город, где мы прогуливаемся вдоль реки, ходим по паркам и любимым местам по соседству. Для качественной жизни необходим медленный город.

– Сейчас берега Невы в Петербурге — это две трассы. Если двигаться в сторону медленного города, нужно изменить и городскую структуру, и привычки жителей. Возможно ли? И как к этому подступиться?

– Есть два примера, Парижа и Мадрида. Париж — более экономный вариант. Французы только в одном месте убрали дорогу вдоль реки под землю, у Лувра. В основном они используют в качестве пешеходной и общественной зоны нижние набережные, которые идут прямо вдоль реки, а дороги сверху делают просто более спокойными, чтобы их легко было перейти. Десять лет назад вдоль Сены сделали первый временный пляж, и с тех пор эта история развивается. В Мадриде трассу вдоль реки с двух сторон, довольно длинную, закопали, то есть увели в подземный тоннель. Потратили, правда, на это 5 миллиардов евро, зато из деградированной территории появилась роскошная набережная. Я полагаю, Петербург — слишком сложный и тут нужен комбинированный подход. Но я не сомневаюсь, что при наличии воли это возможно.

– Города, которые появляются не спонтанно, а строятся намеренно с нуля, редко выживают и еще реже становятся настоящими живыми мегаполисами. Петербург, кстати, — счастливое исключение из этого списка. Вы недавно участвовали в конкурсе на экополис на Сахалине, новый город, который должен был стать и удобным, и чистым, и разнообразным. Таких утопических проектов городов будущего много по всему миру, но они часто заканчиваются ничем или дают куда более скромные плоды, чем мечтают их создатели.

– Новым городом, между прочим, был еще и Тольятти. Там 700 тысяч человек! И я считаю, если население перевалило за 300 тысяч, можно считать, что проект удался и город выжил. Нам нелегко далась работа над конкурсом экополиса на Сахалине, там и существующим городам многого недостает, и непонятно, что должно такого волшебного случиться, чтобы в новом городе вдруг все пошло иначе. Сложившийся город — это сложнейшее переплетение зданий, функций, людей, воспоминаний, культурных слоев в буквальном и переносном смысле. Воспроизвести это намеренно на чистом месте сложно, так что я лично предпочитаю заниматься усовершенствованием старых городов.