Как менялся в последние годы облик Москвы и Санкт-Петербурга, что привносят в образ города ансамбли высотных зданий, как они должны взаимодействовать с исторической застройкой и должна ли современная архитектура стоять вечно – на эти и другие темы Forbes Life поговорил с архитектором Сергеем Чобаном

Сергея Чобана часто называют «суперзвездой современной архитектуры». На счету 60-летнего архитектора десятки резонансных проектов и чуть меньшее количество профессиональных наград и премий. Уроженец Санкт-Петербурга, тогда еще Ленинграда, он начал карьеру в Германии, куда уехал после распада СССР и где за несколько лет активной деятельности сделал себе имя. В Россию Чобан вернулся в 2000-х годах и стал здесь автором множества не менее громких проектов, включая башню «Федерация» в деловом Сити и центр изучения конструктивизма «Зотов».

Сейчас в Москве реализуются два утвержденных еще несколько лет назад проекта Сергея Чобана: жилой комплекс бизнес-класса «Павелецкая Сити» и фасад нового корпуса Третьяковской галереи. Forbes Life обсудил с Сергеем Чобаном архитектурные ансамбли двух столиц, выяснил, чем Санкт-Петербург похож на Нью-Йорке и какие здания в Москве сегодня взяли на себя функцию церковных колоколен сто лет назад.

– Как архитектор вы много работал и в Москве, и в Петербурге. Помимо конкретных задач по реализации каждого отдельного проекта, ставите ли вы перед собой еще и некие глобальные цели?

– В каждом конкретном случае я всегда старался создать городскую мизансцену. Я уверен, что в любом городе характер места определяет не одно здание, а впечатление от ансамбля, которое как раз формирует и контролирует архитектор. Именно ансамбль создает неповторимую структуру и характер места, которые потом останутся в памяти людей и заставят их возвращаться туда вновь и вновь: фотографироваться в этих местах, назначать встречи, жить или работать.

Для меня каждый проект – это всегда вопрос соотношения частей ансамбля между собой, его взаимодействие с человеком, с окружающей средой и со структурой города вокруг. Именно поэтому процесс работы над каждым проектом я сравниваю с работой режиссера над театральной постановкой. 

– И в каждом проекте вам удавалось создать эту городскую мизансцену? 

– Нет, конечно, не в каждом. Но это некая сверхзадача, которая, на мой взгляд, лежит в основе работы архитектора. 

– Что, на ваш взгляд, принципиально изменилось в современной архитектуре Москвы и Санкт-Петербурга за последнее десятилетие или даже за два?

– Совершенно очевидно, что за 10 лет, в период с 2012 по 2021 год, Москва превратилась в очень современный город, с множеством новых архитектурных ансамблей, масштаб и разнообразие которых не могут не впечатлять.

Когда я впервые после долгого отсутствия приехал в Москву в 2000 году, мне объясняли, что, мол, вот отсюда мы смотрим на эту колокольню, оттуда – на другую, а все новые здания, которые предстоит спроектировать, ни в коем случае не должны эти колокольни заслонять. Мне было непросто принять эти правила, поскольку я убежден в том, что современная архитектура – самодостаточное произведение искусства, которое не может существовать в ландшафте города по остаточному принципу. Начиная с 2012 года вышеописанное отношение принципиально изменилось: принимаемые городом архитектурные и градостроительные решения стали смелее, независимее, и это, безусловно, наилучшим образом влияет на то, как меняется облик Москвы.

Что касается Санкт-Петербурга, то принципиальное отличие от Москвы, конечно, заключается в следовании историческим образцам без их переосмысления. За прошедшие годы это отношение также трансформируется, и в городе появился целый ряд интересных объектов современной архитектуры. Но в целом архитектурная эволюция Петербурга происходит с большей оглядкой на то, что это город-памятник.

– Играет ли в архитектуре современной Москвы роль тот факт, что она исторически застраивалась довольно хаотично, это эклектичный город, и в него, может быть, даже проще «вписаться», а Санкт-Петербург — город регулярной застройки и туда еще попробуй вклиниться?

– Я всегда привожу в пример коллаж, которым заканчивается фильм режиссера Мартина Скорсезе «Банды Нью-Йорка», где за минуту в режиме ускоренной съемки демонстрируется, как рос и развивался этот город за последние 150 лет. А ведь у Нью-Йорка очень регулярная структура улиц — и по своей квартальной застройке, и по задумке это один из самых европейских городов. В то время, когда происходит действие фильма, Нью-Йорк выглядел практически так же, как Петербург. Это была невысокая застройка с отдельными доминантами, и теоретически он мог бы таким и остаться, но он эволюционировал дальше. Такое развитие возможно для каждого европейского города, но не каждый идет по этому пути.

Я бы не сказал, что Москва слишком хаотична, просто она обладает и более живописной структурой уличной сети, и смелостью воплощать контрасты между высотами и объемами. Вспомним советское время, когда был проложен Калининский проспект, сейчас Новый Арбат, и все учебники обошла фотография маленькой церкви Симеона Столпника XVII века на фоне контрастного современного здания. О чем это говорит? О том, что такой достаточно острый контраст изначально воспринимался в Москве как интересная возможность развития города.

И, как я уже упомянул на примере Нью-Йорка, даже очень регулярная равномерная сетка может превратиться в динамичный город за счет застройки, неравномерной и по своей высоте, и по размерам отступов зданий от красной линии. Москва уже давно взяла курс на такую живописность, особенно в высотных параметрах, когда высокие здания возводились рядом с низкими, когда крупные лапидарные объемы размещались рядом со зданиями очень витиеватых маньеристских силуэтов.

Петербург же регулярность своей уличной сетки дополнил регулярностью высотного регламента и почти никогда от этих регламентов не отступал. В начале XX века ему было свойственно некое стилевое разнообразие, возникшее благодаря появлению неорусского стиля и модерна. Но здания в этих стилях строились не выше своего исторического окружения. Осторожно предположу, что это вряд ли можно считать безусловным достижением, а вот в том, что эта характеристика со временем превратилась в абсолютный корсет структуры города, сомнений нет никаких.

– Когда вы создавали высотные проекты для Москвы, думали ли вы и о том, как они впишутся в окружающую, историческую среду? Или небоскребы должны быть константой, доминантой вне зависимости от окружения?

– Москва отнюдь не перестала быть ожерельем ансамблей, но эти ансамбли стали еще более контрастны по отношению друг к другу. Поэтому вернусь к тому, о чем сказал в самом начале: я брался за проект, если видел какую-то интересную градостроительную задачу и мне казалось, что эта задача интересно соотносится с контекстом. Как это, например, произошло на территории реализуемого сейчас по моему проекту комплекса «Павелецкая Cити». В этом районе есть и другие ансамбли, в том числе созданные в так называемое лужковское время, и я ни в коем случае не хочу эти ансамбли принижать, каждый из них по-своему очень интересен.

Например, я считаю интересным комплекс зданий с центральной башней Сергея Ткаченко (офисный центр «Павелецкая Плаза». — Forbes Life), к сожалению, недавно ушедшего от нас архитектора. Собственно, и заново созданная как общественное пространство площадь вместе с историческим зданием вокзала превратилась в важный пункт притяжения в городе. И вот рядом появился новый достаточно большой участок, предназначенный для комплексного освоения: мне показалось, что это хороший повод подумать о том, какие градостроительные ансамбли могут быть созданы в Москве XXI века.

– Что привносят небоскребы в городской пейзаж, не стали ли они теми новыми «колокольнями», на которые раньше ориентировались жители и которые, как вы сказали в самом начале, раньше было нежелательно закрывать новой архитектурой. Можно ли говорить, что небоскребы придают городу новую динамику, современный ритм?

– Да, небоскребы сообщают городу именно то, что раньше давали колокольни, – ощущение новых ориентиров, динамичности развития его сложного силуэта, меняющегося в зависимости от ракурса. Этим интересен любой город в принципе. Я всегда с большой осторожностью говорил о каких-то зданиях, которые «мешают», «беспокоят» или «тревожат». Город – это сложный, динамично пульсирующий организм, который получает свое воплощение в том числе и в вертикальной кардиограмме архитектуры.