Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов отвечает на вопросы издания ARCHiPEOPLE про основные цели столичной программы реновации, историческую ценность пятиэтажек и свои управленческие функции.

— Проект реновации, по словам экспертного сообщества, стоит на уровне самых больших градостроительных проектов в истории Европы. По предварительным оценкам, он коснется около 10% населения Москвы. Мощные, масштабные изменения — они ради чего? Ради какой новой жизни, и в чем ее особые уникальные черты?

— Задача программы — качественное изменение существующей жилой среды. Я считаю, сделать это можно только комплексно — выстроив, в частности, новую нормативную базу. Сейчас разрабатываются региональные нормативы градостроительного проектирования, по сути — стандарт для вновь возводимых кварталов. Он позволит решить проблему неоднородной и неорганизованный застройки пятиэтажных районов, с обилием неиспользуемых пустырей между домами, где стихийно растут деревья, и паркуются машины. Вместо этого появится сеть связанных общественных пространств — скверов, бульваров, рекреационных зон. Четкие нормативы по внутриквартальным проездам, дорогам, парковочному пространству, а также озеленению и распределению инфраструктуры — сделают новое жилье гораздо более удобным.

Да, факт в том, что люди привыкли к своим пятиэтажкам, как-то их обжили, дворы заросли зеленью, и кому-то это нравится. С другой стороны, люди массово не хотят жить в пятиэтажках по причине низкого качества самих домов, и мы видим, что и недвижимость там дешевле, и хуже с образованием, с доходами, с криминалом. Сегодня мы обладаем достаточными знаниями, как эту среду преобразовать, как формировать в ней новый образ жизни, и я считаю, это нужно делать, чтобы соответствовать современным реалиям.

— Мы говорим об очередном проектировании будущего, которое в силу тотальности, масштабности и стремительности наносит удар по историческому архитектурному наследию. Сейчас это наследие конструктивизма, «сталинки» и даже ценные градоформирующие объекты. Чем, на Ваш взгляд, можно оправдать утрату целых архитектурных пластов и истории города?

— С темой наследия программа реновации ветхого жилого фонда не связана. Тотальный снос — не является ее целью. Безусловно, среди пятиэтажек есть объекты с охранным статусом, есть здания, обладающие определенной исторической ценностью, как, например, построенные по индивидуальным проектам «сталинки» на улице Руставели, четырехэтажный доходный дом 1906 года постройки на Каланчевской улице, интересные здания в Жуковом проезде, на Варшавском шоссе и Ивантеевской улице. Дома, представляющие историческую и архитектурную ценность, могут расселить, но сносить их не будут. Город предоставит жителям новые квартиры, а здания отреставрируют.

Общественное движение «Архнадзор» уже подготовило список из 450 объектов. На эту тему совместно с представителями «Архнадзора» мы уже провели встречу рабочей группы с участием специалистов столичного Департамента культурного наследия.

— Мы помним, что большинство уже когда-то поддерживало сносы. Тогда они коснулись объектов культа — церквей, храмов и пр. Сегодня большинство снова решает судьбу уникальных построек, не видя и не находя в них ценности. А как же история, и ее болезненные уроки утрат?

— Я считаю, сравнение реновации с массовым сносом храмов в советское время вообще некорректно. Во-первых, программа не означает автоматического сноса всех пятиэтажек, потому что она задумывалась и будет осуществляться как программа по работе с ветхим жильем. В первую очередь, в ней идет речь о зданиях, состояние которых приближается к аварийному или уже является таковым. И я не вижу ничего общего между реновацией и антирелигиозной кампанией по массовому уничтожению культовых объектов, целью которой была Русская Православная церковь.

Во-вторых, если говорить об архитектурной ценности объектов, то пятиэтажки в большинстве своем — тот пласт, который и не нужно сохранять, учитывая его качество. Это был проект своего времени, нацеленный на быстрое решение жилищного вопроса. У этих домов был определённый срок, и он истек. Это жилье нужно заменять на лучшее, и люди массово этого хотят. Безусловно, среди пятиэтажек есть градоформирующие объекты и дома, представляющие историческую ценность, их, как я уже говорил, исключат из реновации.

— Когда мы говорим «реновация», то имеем в виду обновление. В жилых домах меняют старые коммуникации, но не конструкции, улучшают всё что можно, но не сносят то, что может стоять еще 200 лет. Можно ли в данной ситуации, когда речь в большей степени идет о сносах, чем о сохранений понятие «реновация» рассматривать как «редевелопмент»?

— Еще раз хочу сказать, что смысл программы никто не скрывает — да, предлагается через снос старого фонда реновировать территорию. Можно и редевелопментом это называть. Сейчас программа вызывает массу споров, но надо понимать, что обновление городской ткани — это логичный способ развития мегаполиса, иначе город уйдет в стагнацию. К тому же, реновация пятиэтажного фонда не сегодня придумана: программа переселения из пятиэтажек в Москве работала уже 20 лет.

— В Лондоне, где почти все построено из кирпича, здания стоят по 300 лет, живет 8 млн человек, при том, что город всего на 600 км больше Москвы. Это один из европейских городов, который практиковал реновацию — процесс, цель которого — улучшение качества жизни, а не увеличение плотности. Почему, на Ваш взгляд, увеличение плотности — одна из целей реновации для Москвы?

— Высокая плотность создает современные города и, кстати, Лондон — город с одной из самых высокоплотных застроек в мире, наряду с Нью-Йорком, Гонконгом, Парижем, которые имеют плотность гораздо выше московской. Города с прогрессивной экономикой, как правило, очень плотные, а, например, рыхлая застройка американских субурбий зачастую приводит к деградации среды.

Безусловно, есть плотность вредная, это скученность, которая появляется в городе при недостатках планирования. А есть полезная, не критическая, которая позволяет создавать более компактную и эффективную застройку. Это является важной частью программы реновации. Существующие в Москве районы пятиэтажек, состоящие из домов первого этапа индустриального домостроения, имеют низкую плотность застройки, ниже 10 тыс. квадратных метров на гектар. Причем сама застройка хаотична и не структурирована, что приводит к обилию ничейных территорий, с низким социальным контролем и несформированным отношением жителей к этим территориям как к своему двору. Это нетипично для любого современного мегаполиса, потому что хорошая плотность дает городу эффективность и качество жизни, доступность сервисов, об этом пишут в книгах по урбанистике и говорят эксперты. Так что нельзя утверждать однозначно, что высокая плотность — это плохо. Что здесь действительно важно, так это то, как эта плотность регулируется.

Примером качественной жилой застройки можно, например, назвать кварталы середины XX века в районе Фрунзенской набережной с плотностью в 22,3 тыс. кв.м на гектар, вероятно, никто не скажет, что жить там некомфортно.

По поводу вопроса о лондонских домах, которые стоят по 300 лет, могу ответить, что дореволюционная Москва, как известно, была по большей части деревянной и по понятным причинам в таком количестве не сохранилась. Например, в Петербурге, где была другая культура строительства из камня и кирпича, такие дома стоят.

— Конкуренция девелоперов и их разнообразие — именно тот механизм, который позволит избежать типовой усредненной застройки. Как быть в ситуации, когда определен единый городской застройщик? Девелоперам, не вовлеченным в процесс, конкурировать с ним будет сложно, соответственно существует опасность принятия типовых, усредненных решений при создании жилья и жилой среды?

— Мы как раз стараемся, чтобы типовых усредненных решений не было, поэтому привлекаем разных архитекторов, проводим международный конкурс. Девелоперы, кстати, тоже с этой целью обращаются к разным бюро. Наша позиция как Комитета состоит в том, чтобы дать максимальное качество планирования, чтобы новые кварталы не были однообразными и скучными.

— В Москве существуют примеры прекрасной реновации, в частности, на улице Кржижановского, дом 30, где 5-этажное общежитие было перестроено в 7-этажный дом. Почему бы городу и профессионалам архитектуры, а также Минстрою, например, не обратить внимание на этот и подобные успешные проекты?

— Мы пытаемся комплексно преобразовать городскую среду, и выбираем оптимальный путь. Все попытки перестройки пятиэтажек реализовать системным образом не получится. Без расселения реконструировать дома невозможно. А расселение — это переезд в маневренный фонд, дополнительные сложности для обеих сторон. Несколько лет люди будут жить в режиме переезда, потом кто-то, возможно, не захочет возвращаться вообще, как все эти вопросы решить? Я считаю, существует единственный способ убедить людей в пользе реновации — предложить им продукт, который будет значительно лучше имеющегося, сделать так, чтобы у жильцов появилось желание переехать в лучший дом, лучшую инфраструктуру.

— Недавно в такси меня спросил водитель: «А куда пойдут деньги, полученные от продаж новых высотных домов, которые заменят пятиэтажки?» Я не нашлась, что ответить, поэтому переадресую вопрос Вам.

— Строительство высотных домов не является целью программы, тем более что при квартальной застройке не имеет смысла строить дома выше 14 этажей, иначе мы получим дворы-колодцы. Конечно, в некоторых местах, особенно вблизи крупных транспортных узлов, возможны частные случаи со зданиями большей высоты. Для современного мегаполиса с его принципами компактности такие всплески высотности нормальны.

Насчет денег, которые город получит от продаж новых домов, скажу, что деньги которые собирает программа, идут на ее реализацию. И вообще, со стороны города, реновация будет скорей всего дотационной.

— Сергей Олегович, как Вы воспринимаете тот факт, что Вам приходится работать в столь напряженное время, и какова Ваша роль в данном процессе — что Вас вдохновляет?

— Это очень большой вопрос, на который вот так коротко не ответишь. В целом, думаю, время не более напряженное, чем всегда. Почитайте «Доктора Живаго» или «Тихий Дон» — вот где было напряженное время. Сегодня я воспринимаю свою работу как огромное количество возможностей, ведь с точки зрения градостроительства в Москве сейчас можно реализовывать сложнейшие проекты, и это, безусловно, меня очень вдохновляет. Американские коллеги, с которыми мы делаем парк «Зарядье», без всякого сарказма спросили меня как-то: чем я собираюсь заниматься после этого проекта? По их мнению, такие безумные вещи выпадают в карьере архитектора редко или вообще не случаются. А в Москве такой парк теперь есть....

— Можно выделить три основные функции главного архитектора: функция творца, функция регулятора и третья, появившаяся сравнительно недавно, — функция модератора общественных отношений, публичное представление строительной политики города. Какая Вам ближе и каких особенных навыков требует функция модератора общественных отношений?

— Я вполне согласен с такой оценкой функций главного архитектора. Честно говоря, функция регулятора дается мне с трудом, в силу того что я привык не регулировать, а заниматься творчеством, проектированием. Функция модератора общественных отношений появилась сравнительно недавно, и к ней я отношусь с большим энтузиазмом, хотя это сложная задача и я, может, не всегда справляюсь. Но, думаю, здесь вопрос скорее не в навыках, а во внутреннем позитивном настрое, а он есть.